|
|
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
|
|
Старый
Мореход встречает трех юношей, званных на свадебный пир, и останавливает
одного из них.
|
Вот Старый Мореход. Из тьмы
Вонзил он в Гостя взгляд.
«Кто ты? Чего тебе, старик?
Твои глаза горят!
Живей! В разгаре брачный пир,
Жених — мой близкий друг.
Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг».
Тот держит цепкою рукой.
«И был,— он молвит,— бриг».
«Пусти, седобородый шут!» —
И отпустил старик.
|
|
Брачный
Гость зачарован глазами Старого Морехода и принужден выслушать его рассказ.
|
Горящим взором держит он,
И Гость не входит в дом;
Как зачарованный, стоит
Пред Старым Моряком.
И, покорён, садится он
На камень у ворот,
И взором молнию метнул
И молвил Мореход:
«В толпе шумят, скрипит канат,
На мачте поднят флаг.
И мы плывем, вот отчий дом,
Вот церковь, вот маяк.
|
|
Мореход
рассказывает что корабль плыл к югу, и был попутный ветер, и спокойное море,
и вот подошли к Экватору.
|
И Солнце слева поднялось,
Прекрасно и светло,
Сияя нам, сошло к волнам
И справа вглубь ушло.
Все выше Солнце с каждым днем,
Все жарче с каждым днем...»
Но тут рванулся Брачный Гость,
Услышав трубный гром.
|
|
Брачный
Гость слышит свадебную музыку, но Мореход продолжает свой рассказ.
|
Вошла невеста в зал, свежа,
Как лилия весной.
Пред ней, раскачиваясь в такт,
Шагает хор хмельной.
Туда рванулся Брачный Гость,
Но нет, он не уйдет!
И взором молнию метнул
И молвил Мореход:
|
|
Буря
уносит корабль к Южному полюсу.
|
«И вдруг из царства зимних вьюг
Примчался лютый шквал.
Он злобно крыльями нас бил,
Он мачты гнул и рвал.
Как от цепей, от рабьих уз,
Боясь бича изведать вкус,
Бежит, сраженье бросив, трус,
Наш бриг летел вперед,
Весь в буре порванных снастей,
В простор бушующих зыбей,
Во мглу полярных вод.
Вот пал туман на океан,—
О, чудо! — жжет вода!
Плывут, горя, как изумруд,
Сверкая, глыбы льда.
|
|
Страна
льда и пугающего гула, где нет ни одного живого существа.
|
Средь белизны, ослеплены,
Сквозь дикий мир мы шли
В пустыни льда, где нет следа
Ни жизни, ни земли.
Где справа лед и слева лед,
Лишь мертвый лед кругом,
Лишь треск ломающихся глыб,
Лишь грохот, гул и гром.
|
|
И
вдруг большая морская птица, называемая Альбатросом, прилетела сквозь
снеговой туман. Ее встретили с великой радостью, как дорогого гостя.
|
И вдруг, чертя над нами круг,
Пронесся Альбатрос.
И каждый, белой птице рад,
Как будто был то друг иль брат,
Хвалу Творцу вознес.
Он к нам слетал, из наших рук
Брал непривычный корм,
И с грохотом разверзся лед,
И наш корабль, войдя в пролет,
Покинул царство льдистых вод,
Где бесновался шторм.
|
|
И
слушай! Альбатрос оказался птицей добрых предзнаменований. Он стал
сопровождать корабль, который сквозь туман и плавучие льды направился
обратно, к северу.
|
Попутный ветер с юга встал,
Был с нами Альбатрос,
И птицу звал, и с ней играл,
Кормил ее матрос!
Лишь день уйдет, лишь тень падет,
Наш гость уж на корме.
И девять раз в вечерний час
Луна, сопровождая нас,
Всходила в белой тьме».
|
|
Старый
Мореход, нарушая закон гостеприимства, убивает благотворящую птицу, которая
приносит счастье.
|
«Как странно смотришь ты, Моряк,
Иль бес тебя мутит?
Господь с тобой!» — «Моей стрелой
Был Альбатрос убит.
|
|
|
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
|
|
|
И справа яркий Солнца диск
Взошел на небосвод.
В зените долго медлил он
И слева, кровью обагрен,
Упал в пучину вод.
Нас ветер мчит, но не слетит
На судно Альбатрос,
Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,
Ласкал его матрос.
|
|
Товарищи
Морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.
|
Когда убийство я свершил,
Был взор друзей суров:
Мол, проклят тот, кто птицу бьет,
Владычицу ветров.
О, как нам быть, как воскресить
Владычицу ветров?
|
|
Но
туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его
преступлению.
|
Когда ж Светило дня взошло,
Светло, как Божие чело,
Посыпались хвалы:
Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,
Дурную птицу мглы.
Он судно спас, он вывел нас,
Убил он птицу мглы.
|
|
Ветер
продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет к северу, пока не
достигает Экватора.
|
И бриз играл, и вал вставал,
И плыл наш вольный сброд
Вперед, в предел безмолвных вод,
Непройденных широт.
|
|
Корабль
внезапно останавливается.
|
Но ветер стих, но парус лег,
Корабль замедлил ход,
И все заговорили вдруг,
Чтоб слышать хоть единый звук
В молчанье мертвых вод!
Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой Солнце все в крови,
С Луну величиной.
И не плеснет равнина вод, »
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?
|
|
И
начинается месть за Альбатроса.
|
Кругом вода, но как трещит
От сухости доска!
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка.
И мнится, море стало гнить,—
О Боже, быть беде!
Ползли, росли, сплетясь в клубки,
Слипались в комья слизняки
На слизистой воде.
Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Вода — бела, желта, красна,
Как масло в лампе колдуна,
Пылала и цвела.
|
|
Их
преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть
не души мертвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай ученого еврея Иосифа и
константинопольского платоника Михаила Пселла. Нет стихии, которой не
населяли бы эти существа.
|
И Дух, преследовавший нас,
Являлся нам во сне.
Из царства льдов за нами плыл
Он в синей глубине.
И каждый смотрит на меня,
Но каждый — словно труп.
Язык, распухший и сухой,
Свисает с черных губ.
|
|
Матросы,
придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего
они привязывают ему на шею мертвого Альбатроса.
|
И каждый взгляд меня клянет.
Хотя молчат уста,
И мертвый Альбатрос на мне
Висит взамен креста.
|
|
|
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
|
|
|
Пришли дурные дни. Гортань
Суха. И тьма в глазах.
Дурные дни! Дурные дни!
Какая тьма в глазах!
|
|
Старый
Мореход замечает нечто странное вдали над водой.
|
Но вдруг я что-то на заре
Заметил в небесах.
Сперва казалось — там пятно
Иль сгусток мглы морской.
Нет, не пятно, не мгла — предмет,
Предмет ли? Но какой?
Пятно? Туман? Иль парус? — Нет!
Но близится, плывет.
Ни дать ни взять, играет эльф,
Ныряет, петли вьет.
|
|
И
когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой
освобождает он речь свою из плена жажды.
|
Из наших черных губ ни крик,
Ни смех не вырвался в тот миг,
Был нем во рту и мой язык,
Лишь искривился рот.
Тогда я палец прокусил,
Я кровью горло оросил,
Я крикнул из последних сил:
«Корабль! Корабль идет!»
Они глядят, но пуст их взгляд*
Их губы черные молчат,
|
|
Луч
радости;
|
Но я услышан был,
И словно луч из туч блеснул,
И каждый глубоко вздохнул,
Как будто пил он, пил...
|
|
И
снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?
|
«Друзья (кричал я) чей-то барк!
Мы будем спасены!»
Но он идет, и поднят киль,
Хотя кругом на сотни миль
Ни ветра, ни волны.
|
|
Он
видит только очертания корабля.
|
На западе пылал закат
Кроваво-золотой.
Пылало Солнце — красный круг
Над красною водой,
И странен черный призрак был
Меж небом и водой.
|
|
И
ребра корабля чернеют, как тюремная решетка пред ликом заходящего Солнца.
|
И вдруг (Господь, Господь, внемли!)
По Солнцу прутья поползли
Решеткой, и на миг
Как бы к тюремному окну,
Готовый кануть в глубину,
Припал горящий лик.
Плывет! (бледнея, думал я)
Ведь это чудеса!
Там блещет паутинок сеть —
Неужто паруса?
И что там за решетка вдруг
Замглила Солнца свет?
Иль это корабля скелет?
А что ж матросов нет?
|
|
Только
Женщина-Призрак и ее помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном
корабле.
|
Там только Женщина одна.
То Смерть! И рядом с ней
Другая. Та еще страшней,
Еще костлявей и бледней -
Иль тоже Смерть она?
|
|
Каков
корабль, таковы корабельщики!
|
Кровавый рот, незрячий взгляд,
Но космы золотом горят.
Как известь — кожи цвет.
То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!
Ужасный гость в ночи без сна,
Кровь леденящий бред.
|
|
Смерть
и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она
(вторая) выигрывает Старого Морехода.
|
Барк приближался. Смерть и Смерть
Играли в кости, сев на жердь.
Их ясно видел я.
И с хохотом вскричала та,
Чьи красны, точно кровь, уста;
«Моя взяла, моя!»
|
|
Нет
сумерек после захода Солнца.
|
Погасло Солнце,— в тот же миг
Сменился тьмою свет.
Уплыл корабль, и лишь волна
Шумела грозно вслед.
|
|
И
восходит Месяц.
|
И мы глядим, и страх в очах,
И нам сердца сжимает страх,
И бледен рулевой.
И тьма, и плещут паруса,
И звучно каплет с них роса,
Но вот с востока разлился
Оттенок золотой,
И Месяц встал из облаков
С одной звездой между рогов,
Зеленою звездой.
|
|
Один
за другим
|
И друг за другом все вокруг
Ко мне оборотились вдруг
В ужасной тишине,
И выражал немой укор
Их полный муки тусклый взор,
Остановясь на мне.
|
|
его
товарищи падают мертвыми.
|
Их было двести. И без слов
Упал один, другой...
И падающей глины стук
Напомнил их паденья звук,
Короткий и глухой.
|
|
И
Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.
|
И двести душ из тел ушли —
В предел добра иль зла?
Со свистом, как моя стрела,
Тяжелый воздух рассекли
Незримые крыла».
|
|
|
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
|
|
Брачный
Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.
|
«Пусти, Моряк! Страшна твоя
Иссохшая рука.
Твой мрачен взор, твой лик темней
Прибрежного песка.
Боюсь твоих костлявых рук,
Твоих горящих глаз!»
|
|
Но
Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни, продолжает свою страшную
исповедь.
|
«Не бойся, Брачный Гость,— увы!
Я выжил в страшный час.
Один, один, всегда один,
Один и день и ночь!
И бог не внял моим мольбам,
Не захотел помочь!
|
|
Он
презирает тварей, порожденных Спокойствием,
|
Две сотни жизней Смерть взяла,
Оборвала их нить,
А черви, слизни — все живут,
И я обязан жить!
|
|
и
сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.
|
Взгляну ли в море — вижу гниль
И отвращаю взгляд.
Смотрю на свой гниющий бриг —
Но трупы вкруг лежат.
На небеса гляжу, но нет
Молитвы на устах.
Иссохло сердце, как в степях
Сожженный Солнцем прах.
Заснуть хочу, но страшный, груз
Мне на зеницы лег:
Вся ширь небес и глубь морей
Их давит тяжестью своей,
И мертвецы — у ног!
|
|
В
мертвых глазах читает он свое проклятие.
|
На лицах смертный пот блестел,
Но тлен не тронул тел.
Как в смертный час, лишь Гнев из глаз
В глаза мои глядел.
Страшись проклятья сироты —
Святого ввергнет в ад!
Но верь, проклятье мертвых глаз
Ужасней во сто крат:
Семь суток смерть я в них читал
И не был смертью взят!
|
|
И в
своем одиночестве и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам,
пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в
небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с
нетерпением и чей приход приносит тихую радость.
|
А Месяц яркий плыл меж тем
В глубокой синеве,
И рядом с ним плыла звезда,
А может быть, и две.
Блестела в их лучах вода,
Как в инее — поля.
Но, красных отсветов полна,
Напоминала кровь волна
В тени от корабля.
|
|
При
свете Месяца он видит божьих тварей, рожденных великим Спокойствием.
|
А там, за тенью корабля,
Морских я видел змей.
Они вздымались, как цветы,
И загорались их следы
Мильонами огней.
Везде, где не ложилась тень,
Их различал мой взор.
Сверкал в воде и над водой
Их черный, синий, золотой
И розовый узор.
|
|
Их
красота и счастье.
|
О, счастье жить и видеть мир
То выразить нет сил!
Я ключ в пустыне увидал —
И жизнь благословил.
|
|
Он
благословляет их в сердце своем.
|
Я милость неба увидал —
И жизнь благословил.
|
|
И
чарам наступает конец.
|
И бремя сбросила душа,
Молитву я вознес,
И в тот же миг с меня упал
В пучину Альбатрос.
|
|
|
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
|
|
|
О, сон, о, благодатный сон!
Он всякой твари мил.
Тебе, Пречистая, хвала,
Ты людям сладкий сон дала,
И сон меня сморил.
|
|
Милостью
Пречистой Матери Старого Морехода освежает дождь.
|
Мне снилось, что слабеет зной,
Замглился небосвод
И в бочках плещется вода.
Проснулся — дождь идет.
Язык мой влажен, рот мой свеж,
До нитки я промок,
И каждой порой тело пьет
Животворящий сок.
Встаю — и телу так легко:
Иль умер я во сне?
Или бесплотным духом стал
И рай открылся мне?
|
|
Он
слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.
|
Но ветер прошумел вдали,
Потом опять, опять,
И шевельнулись паруса
И стали набухать.
И воздух ожил в вышине!
Кругом зажглись огни.
Вблизи, вдали — мильон огней,
Вверху, внизу, средь мачт и рей,
Вкруг звезд вились они.
И ветер взвыл, и паруса
Шумели, как волна.
И ливень лил из черных туч,
Средь них плыла Луна.
Грозой разверзлись недра туч,
Был рядом серп Луны.
Воздвиглась молнии стена,
Казалось, падала она
Рекою с крутизны.
|
|
В
трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несется вперед;
|
Но вихрь не близился, и все ж
Корабль вперед несло!
А мертвецы, бледны, страшны,
При блеске молний и Луны
Вздохнули тяжело.
Вздохнули, встали, побрели,
В молчанье, в тишине.
Я на идущих мертвецов
Смотрел, как в страшном сне.
А ветер стих, но бриг наш плыл,
И кормчий вел наш бриг.
Матросы делали свое,
Кто где и как привык.
Но каждый был, как манекен,
Безжизнен и безлик.
Сын брата моего стоял
Плечо к плечу со мной.
Один тянули мы канат,
Но был он — труп немой».
|
|
но не
души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а
духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.
|
«Старик, мне страшно!» — «Слушай Гость,
И сердце успокой!
Не души мертвых, жертвы зла,
Вошли, вернувшись, в их тела,
Но светлых духов рой.
И все, с зарей оставив труд,
Вкруг мачты собрались,
И звуки сладостных молитв
Из уст их полились.
И каждый звук парил вокруг —
Иль к Солнцу возлетал.
И вниз неслись они чредой,
Иль слитые в хорал.
Лилась то жаворонка трель
С лазоревых высот,
То сотни щебетов иных,
Звенящих в зарослях лесных,
В полях, над зыбью вод.
То флейту заглушал оркестр,
То пели голоса,
Которым внемля в светлый день,
Ликуют небеса.
Но смолкло все. Лишь паруса
Шумели до полдня.
Так меж корней лесной ручей
Бежит, едва звеня,
Баюкая притихший лес
И в сон его клоня.
И до полудня плыл наш бриг,
Без ветра шел вперед,
Так ровно, словно кто-то вел
Его по глади вод.
|
|
Послушный
силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведет корабль к Экватору, но
требует мести.
|
Под килем, в темной глубине,
Из царства вьюг и тьмы
Плыл Дух, он нас на север гнал
Из южных царств зимы.
Но в полдень стихли паруса,
И сразу стали мы.
Висел в зените Солнца диск
Над головой моей.
Но вдруг он, словно от толчка,
Сместился чуть левей
И тотчас — верить ли глазам? -
Сместился чуть правей.
И, как артачащийся конь,
Рывком метнулся вбок.
Я в тот же миг, лишившись чувств,
Упал, как сбитый с ног.
|
|
Демоны,
послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его
мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжелую долгую
епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.
|
Не знаю, долго ль я лежал
В тяжелом, темном сне.
И, лишь с трудом открыв глаза,
Сквозь тьму услышал голоса
В воздушной вышине.
«Вот он, вот он,— сказал один,—
Свидетелем Христос —
Тот человек, чьей злой стрелой
Загублен Альбатрос.
Любил ту птицу мощный Дух,
Чье царство — мгла и снег.
А птицей был храним он сам,
Жестокий человек».
И голос прозвенел другой,
Но сладостный как мед:
«Он кару заслужил свою
И кару понесет».
|
|
|
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
|
|
|
Первый голос
|
|
|
«Не умолкай, не умолкай,
Не исчезай в тумане —
Чья сила так стремит корабль?
Что видно в океане?»
|
|
|
Второй голос
|
|
|
«Смотри — как пред владыкой раб,
Смиренно замер он,
И глаз огромный на Луну
Спокойно устремлен.
Губителен иль ясен путь —
Зависит от Луны.
Но ласково глядит она
На море с вышины».
|
|
Мореход
лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее,
чем это способна выдержать человеческая природа.
|
Первый голос
«Но чем, без ветра и без волн,
Корабль вперед гоним?»
Второй голос
«Пред ним разверстый, воздух вновь
Смыкается за ним.
Назад, назад! Уж поздно, брат,
И скоро день вернется,
Все медленней пойдет корабль,
Когда Моряк проснется».
|
|
Сверхъестественное
движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная
епитимья.
|
Я встал. Мы полным ходом шли
При Звездах и Луне.
Но мертвецы брели опять,
Опять брели ко мне.
Как будто я — их гробовщик,
Все стали предо мной.
Зрачки окаменелых глаз
Сверкали под Луной.
В глазах застыл предсмертный страх,
И на устах — укор.
И ни молиться я не мог,
Ни отвратить мой взор.
|
|
Неистовый
бег прекратился.
|
Но кара кончилась. Чиста
Была кругом вода.
Я вдаль глядел, хоть страшных чар
Не стало и следа,—
Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.
И вот бесшумный, легкий бриз
Меня овеял вдруг,
Не зыбля, не волнуя гладь,
Дремавшую вокруг.
Он в волосах моих играл
И щеки освежал.
Как майский ветер, был он тих,
И страх мой исчезал.
Так быстр и легок, плыл корабль,
Покой и мир храня.
Так быстр и легок, веял бриз,
Касаясь лишь меня.
|
|
И
Старый Мореход видит свою отчизну.
|
Я сплю? Иль это наш маяк?
И церковь под холмом?
Я вновь на родине моей,
Я узнаю свой дом.
Я, потрясенный, зарыдал!
Но в гавань мы вошли...
Всевышний, разбуди меня
Иль сон навек продли!
Весь берег в лунный свет одет,
И так вода ясна!
И только тени здесь и там
Раскинула Луна.
А холм и церковь так светлы
В сияющей ночи.
И спящий флюгер серебрят
Небесные лучи.
От света бел, песок блестел,
И вдруг — о дивный миг! —
|
|
Духи
небесные покидают мертвые тела
|
В багряных ризах сонм теней
Из белизны возник.
|
|
и
появляются в своем собственном лучезарном облике.
|
Невдалеке от корабля —
Багряный сонм теней.
Тут я на палубу взглянул —
О Господи, на ней
Лежали трупы, но клянусь,
клянусь крестом твоим:
Стоял над каждым в головах
Небесный серафим.
И каждый серафим рукой
Махнул безмолвно мне,
И был чудесен их привет,
Их несказанный, странный свет,
Как путь к родной стране.
Да, каждый мне рукой махал
И звал меня без слов.
Как музыка, в моей душе
Звучал безмолвный зов.
И я услышал разговор,
Услышал плеск весла
И, обернувшись, увидал:
За нами лодка шла.
Рыбак с сынишкой в ней сидел.
О, доброта Творца! —
Такую радость не убьет
Проклятье мертвеца!
И третий был Отшельник там,
Сердец заблудших друг.
Он в славословиях Творцу
Проводит свой досуг.
Он смоет Альбатроса кровь
С моих преступных рук.
|
|
|
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
|
|
Лесной
Отшельник
|
Отшельник тот в лесу живет
На берегу морском.
Он славит Божью благодать,
И он не прочь потолковать
С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню,
Он трав язык постиг,
И для него замшелый пень —
Роскошный пуховик.
Челн приближался, и Рыбак
Сказал: «Но где ж огни?
Их столько было! Как маяк,
Горели здесь они».
|
|
в
изумлении приближается кораблю.
|
«Ты прав,— Отшельник отвечал,—
И видят небеса:
Не отзывается никто
На наши голоса.
Но как истрепан весь корабль,
Истлели паруса,—
Как листья мертвые в лесу,
Что вдоль ручья лежат,
Когда побеги снег накрыл,
И филины кричат,
И в мерзлой чаще воет волк
И жрет своих волчат».
«Вот страх-то! — бормотал Рыбак.—
Господь, не погуби!»
«Греби»! — Отшельник приказал
И повторил: «Греби!»
Челнок подплыл, но я не мог
Ни говорить, ни встать.
Челнок подплыл. И вдруг воды
Заволновалась гладь.
|
|
Внезапно
корабль идет ко дну.
|
В пучине грянул гром, вода
Взметнулась в вышину,
Потом разверзлась, и корабль
Свинцом пошел ко дну.
|
|
Старого
Морехода спасают, он поднят в лодку Рыбака.
|
Остолбенев, когда удар
Сотряс гранит земной,
Я, словно семидневный труп,
Был унесен волной.
Но вдруг почувствовал сквозь мрак,
Что я в челне, и мой Рыбак
Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот,
И челн крутился в нем.
Но стихло все. Лишь от холма
Катился эхом гром.
Я рот раскрыл — Рыбак упал,
На труп похожий сам.
Отшельник, сидя, где сидел,
Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш
От страха одурел.
Вращал глазами, хохотал
И бледен был как мел.
И вдруг он завопил: «Го-го!
На весла дьявол сел!»
И я на родине опять,
Я по земле могу ступать,
Я вновь войду в свой дом!
Отшельник, выйдя из челна,
Стал на ноги с трудом.
|
|
Старый
Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.
|
«Внемли, внемли, святой отец!»
Но брови сдвинул он:
«Скорее говори — кто ты?
И из каких сторон?»
|
|
И
здесь его настигает возмездие.
|
И тут я, пойманный в силки,
Волнуясь и спеша,
Все рассказал. И от цепей,
От страшной тяжести своей
Избавилась душа.
|
|
И
непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.
|
Но с той поры в урочный срок
Мне боль сжимает грудь.
Я должен повторить рассказ,
Чтоб эту боль стряхнуть.
Брожу, как ночь, из края в край
И словом жгу сердца
И среди тысяч узнаю,
Кто должен исповедь мою
Прослушать до конца.
Какой, однако, шумный пир!
Гостями полон двор.
Невеста и жених поют,
Подхватывает хор.
Но, слышишь, колокол зовет
К заутрене в собор.
О Брачный Гость, я был в морях
Пустынных одинок.
В таких морях, где даже Бог
Со мною быть не мог.
И пусть прекрасен этот пир,
Куда милей — пойми! —
Пойти молиться в Божий храм
С хорошими людьми.
Пойти со всеми в светлый храм,
Где Бог внимает нам,
Пойти с отцами и детьми,
Со всеми добрыми людьми,
И помолиться там.
|
|
И
собственным примером учит он людей любить и почитать всякую тварь, которую
создал и возлюбил Всевышний.
|
Прощай, прощай, и помни, Гость,
Напутствие мое:
Молитвы до Творца дойдут,
Молитвы сердцу мир дадут,
Когда ты любишь всякий люд
И всякое зверье.
Когда ты молишься за них
За всех, и малых и больших,
И за любую плоть,
И любишь все, что сотворил
И возлюбил Господь».
И старый Мореход побрел,—
Потух горящий взор.
И удалился Брачный Гость,
Минуя шумный двор.
Он шел бесчувственный, глухой
К добру и недобру.
И все ж другим — умней, грустней
Проснулся поутру.
1797-1798
|
